Память

На дворе осень 2015 года. За окном то снег, то дождь. Я не люблю это время года, и особенно ноябрь. В этом месяце ушли из жизни мои незабвенные родители. И чем дальше длится время без них, тем яснее и ярче воспоминания, связанные с ними. Я с возрастом поняла, что моя строгая мама из-за любви ко мне не позволяла особенно-то своевольничать мне. И только страх, что мама скажет, останавливал меня от необдуманных поступков. Я, конечно,  злилась на неё, на её строгости по отношению ко мне, но удерживала свой неуёмный характер. А папка всегда был на стороне мамы и поддерживал её методы воспитания. А сам украдкой подмигивал мне, когда мама делала свои психологические и нередко физические наставления мне. Что ж, мол, делать -  это ж мама, и надо слушаться и не перечить. Папка, мне казалось, был добрее ко мне.

   Ах, папка, милый папка! Ему всегда было некогда: то посевная, то уборка, то ферма и заботы о колхозных делах. И если удавалось, он брал меня с собою в поле, на кульстан, где жили студенты, приехавшие из города на помощь в уборке урожая. (Кульстан -  это несколько изб, построенных прямо в поле) Рядом колки со смородиной, малиной и черёмухой. Рядом речка Мамонка с родничками. А вокруг необъятные поля пшеницы, овса, ржи, льна. В избах кульстана сооружены нары, где спали парни и девчата. На печке-голландке варили еду повара.  Ребята работали допоздна в поле, а после ужина пели песни под гитару, танцевали у костра. Я была вроде «сына полка» у студентов и иногда даже с разрешения мамы ночевала в девичей избе.  За мной приглядывали дежурные по кульстану, когда папка убегал в поле, но особенно не докучали, и я могла вольно бродить по колкам, собирая ягоду, которой вечером угощала работников.  Иногда пыталась помогать то на кухне, то на делянах льна. У меня даже была своя маленькая тяпочка. И я с удовольствием полола лён вместе с девушками, хвалясь своей сноровкой. Ведь папка предварительно дал мне не один мастер-класс. Я гордилась, что помогаю папке. А наградой мне было то, что папка часто брал меня в поле.

   Ах, папка! Я помню, как однажды ты взял меня с собой. Мы дошли пешком до Вагинского мостика, а там уселись в кабину попутной машины. Едем быстро, тёплый ветер развевает мои косички, туго заплетённые бабонькой. Папка разговаривает с шофёром – дядей Володей Родниковым, о чём-то своём, я и не слушаю. Мне хорошо! Мне весело! Но вдруг я вижу, прямо в пшенице несколько телят бродят и мнут хлебушек! Я закричала что есть мочи: «А-а-а!!! Глядите, глядите!»  Дядя Володя так тормознул, что мы с папкой стукнулись головами.  «Ты чего орёшь?  Выпугала насмерть!» «Ага, вон посмотрите, телята пашаницу топчут! Порядок что ли?» Папка и дядя Володя посмотрели, куда я указала и высказались по этому поводу, то есть поругали по-своему, по-взрослому, этих телят. Но они не услышали ругани и продолжали мирно пастись в неположенном месте. Папка и дядя Володя вошли в пшеницу, как в воду, и, разгребая колосья руками, быстро пошли к телятам. Я тоже пошла, осторожно, чтобы не мять пшеницу. Она была такая высокая и густая, что мне приходилось подниматься на цыпочки, чтобы не потерять папку из виду. Колосья были большие, тугие и колючие и, если я прибавляла шагу, били довольно больно меня по щекам. Я обиделась: «Я спасаю её, пашаничку, а она дерётся!» Папка с дядей Володей уже выгнали телят к краю поля. Телята выбежали на дорогу, им тоже неудобно было двигаться по пшенице. Папка окликнул меня и велел гнать телят к деревне. Но они так припустили, что мне их догнать было невозможно. Дядя Володя пошёл к машине, ему нужно было ехать дальше, а мы отправились к деревне, чтобы проследить за телятами. Папка время от времени останавливался, подходил к пшенице и широко улыбался. Я понимала, что ему нравится пшеница. Я подбегала к папке и, заглядывая ему в глаза, говорила: «Хороша пашаничка!» (Я именно так проговаривала – пашаничка)  Папка погладил меня по голове и сказал: «Да! Хороша!»

   Мы дошли до деревни, подгоняя остановившихся телят. Папка зашёл в крайние дома и предупредил хозяев, чтобы не распускали скотину. Тут подъехала другая машина, и мы снова сели в кабину. Водитель был не знакомый, из городских.  Мы быстро доехали до колка, где полевая повариха Евдокия Сидорова варила обед для колхозников и городских помощников. Вкусный аромат мясных щей распространялся по округе.  На другом костре варилась каша и тоже с мясом, да висел котелок с травяным чаем: листья смородины, малины, лабазника и ещё чего-то парились, источая такой аромат, что голову кружило. Я вроде и не была голодна, но вкусные запахи разбудили мой аппетит, и когда меня пригласили попробовать варево, я не стала скромничать и съела чашку шей, пол чашки каши с мясом и выпила большую кружку какао, которое для меня заварила повариха тётя Дуся  из специального кубика.  Если сказать, что я очень плотно пообедала, то это значит, ничего не сказать. Я так наелась, что тут же под берёзкой и улеглась отдохнуть. А папки уже и не видно было.  Я знала, что он побежал куда-то, где был нужен теперь. А я, что я маленькая что ли, я тут с тётей Дусей побуду. А вот отдохну и схожу в колок за ягодой. А как папка прибежит, я ему к чаю ягодок дам. Колхозники вот – вот на обед кто придёт, кто приедет. Ну, и папка, конечно, прибежит и скажет, что мне делать: или домой с дядей Володей ехать, или с папкой по полям бежать.

    Ах, папка! Земля тебе пухом. Ты любил землю, ты любил поле, ты любил деревню! Ты любил и уважал своих друзей колхозников. Каждого мог подменить на час - другой, а то и на день, если нужда такая была.  Мог папка подменить и шофёра, и тракториста, и комбайнёра, и работников на току, на сушилке -  он всё умел и всё знал.

   Но вот бежит мой папка, шляпу снял, лицо платком вытирает, рукой мне машет, иди, мол, ко мне. Я бегом за папкой. А он садится за руль чьей-то машины: «Садись скорее, поедем за дядей Федей, привезём его на обед, а то он трактор свой чинит и забыл, видно, что обедать пора. Мне жалко стало дядю Федю. Он родной брат моего папки, и значит, мой родной дядя. Я любила своего дядю. Мы быстренько нашли дядин трактор. Дядя Федя, видно издали заметил машину, умывался, поливая себе из кружки. Я кричала радостно: «Дядя Федя, это я! Мы с папкой за тобой приехали!»  Дядя Федя достал свой огромный железный термос, открыл его и позвал нас. Мы выскочили с папкой из кабины и подошли к дяде Феде. Он хитро посмотрел на меня и говорит: «А вот что у меня есть! Гостинчик Наденьке!» «Что, что там, - я с нетерпением ждала, - зайчик что-то прислал?» «Нет, не зайчик на этот раз, а тётя Нюра прислала. Зайчик не сможет таких огурчиков намалосолить» И достаёт такой ароматный малосольный огурец. Я была сыта. Даже ещё и не отдохнула от плотного обеда, но отказаться от малосольного, прохладненького огурчика тёти Нюры я не могла. Я знала, как вкусно готовит тётя Нюра.  О-о-о! Как вкусно! Даже переполненный мой желудок не стал противиться. Я с удовольствием впилась зубами в огурец. Мы сели в машину и за минутку долетели до обедающих колхозников, я даже огурец съесть не успела. Папка спросил меня, буду ли я обедать. «Конечно, нет! Тётя Дуся накормила меня до отвала! Я лучше в колок за смородиной схожу»

   Смородина росла рядом и я с удовольствием ходила по колку, то срывая ягодки, то цветочки. Из лесных гвоздичек я сплела красивый и душистый венок и нахлобучила его себе на голову.  Ах, красота какая! Слышу, папка зовёт меня. Я со всех ног бросилась на зов. Медлить я и не думала, некогда папке со мною возиться, у него уборка!

   Вот еду я с дядей Володей в деревню в красивом венке, в кармашке  душистая смородина. Будет чем  угостить бабоньку Полю. Я представляю, как она всплеснёт руками и скажет, какая я молодец. Тёплый ветер развивает мои растрепавшиеся косички, я покачиваюсь в кабине равномерно урчавшей машины и с трудом заставляю себя не уснуть. Но вот мы и доехали до Вагинского мостика. Дядя Володя остановил машину и я побежала по  улице к дому, подпрыгивая так высоко, как могла, с силой отталкиваясь от пыльной дороги.  Порой, мне казалось, что я немножко пролетаю над землёй, а сзади пыль, как след от ракеты. Так я мигом долетела до дома. Завтра, наверное, папка опять возьмёт меня в поле…

 

Байки

Шутники

В нашем колхозе в шестидесятые-семидесятые годы уже прошлого столетия было до двух тысяч коров. Выпаса рядом с деревней занимал молодняк возрастом до полугода да коровы частников, которых в те годы было тоже немало, поэтому несколько гуртов маточного поголовья на лето угоняли в тайгу на вольные травы. Вместе с ними уезжали пастухи, а зоотехник, ветврач и ветфельдшер по очереди навещали коров и пастухов заодно.

А в селе нашем есть такая мода, что всем дают клички. У кого-то они были родовыми - от отцов, дедов переходили по мужской линии. А другим тут же местные юмористы давали прозвища - сообразно виду, фамилии или случаю. Например, один мужик после глубокого похмелья все переживал сильно: жена ему сказала, что с перепою у него уже уши посинели. Так он ко всем приставал: «Мужики, у меня уши синие?». Ну, и получил кличку «Синий».

Так вот. У фельдшера тоже была кличка - «Козел». Уж и не помню, почему. И пришла ему пора ехать в тайгу - коров попроведать, полечить которых, может быть. А по пути следования, от деревни до деревни, новые провода тянули, и монтеры сидели на столбах, и эти провода прикрепляли. И надо сказать, что много среди них было с нашего села. Вот едет ветфельдшер Геннадий Матвеевич по дороге, ничего не замечает. Голова трещит после вчерашнего. Ходок скрип-скрип, колеса по камушкам стук-стук. Жарко… Вдруг слышит голос откуда-то: «Бе-е-е!..». Натянул поводья Матвеевич: «Тпру, Линкор!». Коня Линкором звали. Тихо кругом, ничего не слышно. Только в голове гудит. Ну, мы знаем, от чего. Геннадий Матвеевич опустил повода: «Ну, Линкор!». Немного проехал, буквально до другого столба, опять слышит: «Бе-е-е!..». Ну, он снова за поводья: «Тпру, Линкор!». Повертел головой, оглянулся назад - тишина. «Но, Линкор!..». И так - раз пять-шесть. Устал Геннадий Матвеевич, умаялся. Ну, думает, допился - черти зовут. Понукнул Линкора со всей мочи. А тот и рад пробежаться, надоело еле ногами перебирать.

Благополучно Геннадий Матвеевич добрался до выпасов. Осмотрел своих подопечных. Вроде, все в порядке. Никто не жалуется. Отдал пастухам «беленькую», что вез для вечерней беседы у костра. А сам - ни-ни… И все прислушивался, не блеет ли кто за спиной. С тех пор остерегался много пить - до той поры, пока мужики не признались, как подшутили над ним. Обрадовался Матвеевич, что не горячка с ним была. Ну, и обмыл хорошенько это дело в тот же день вместе с шутниками.

​

Сахар

Есть в нашем селе мужик один - дай Бог ему здоровья, назовем его Геннадием. Смолоду любит он соврать по поводу и без повода. Да так ловко врет, что никто отличить не может, когда он правду говорит, когда врет почем зря. Ни один мускул на лице не дрогнет. И все-то знали эту его привычку, а все-таки многие не раз попадались на его вранье и зарекались верить ему. И все же…

Вот как-то идет Геннадий по улице, а навстречу бабы гурьбой шагают, на дойку спешат. Видят - Гена идет, серьезный такой, каким редко бывает. Руками помахивает, торопится, на баб не глядит. Одна и говорит: «Гена, соври чего-нибудь!». А он и не притормозил даже: «Пошли бы вы куда-нибудь!.. Некогда мне лясы точить!». Бабы не унимаются: «И куда же ты лыжи навострил?». «А вы не слыхали что ли? Сахару по десять килограммов в колхозе дают! На складе очередь занял и за мешком бегу!..». Ну, и прибавил ходу. Бабы руками всплеснули. Как же им, передовым дояркам, в первую очередь не сообщили о счастье таком? Вот ужо всыпят они бригадиру по первое число! Переглянулись да назад, к дому, повернули. А Геннадия уж и след простыл.

Через несколько минут доярки назад бегут с мешками. Не разговаривают, торопится каждая быстрее товарки к складу добежать, пораньше очередь занять. А которые отстали, успокаивают друг дружку: «Нам без очереди должны сахар дать. Мы же на дойку опоздаем!».

Подбегают, а склад-то закрыт. Огромный амбарный замок висит, и народу никого. Смотрят друг на дружку, еле дух переводят. Тут и отставшие подгребают. Догадались бабы, что соврал-таки Гена. А как обидишься - сами просили! На кого обижаться? И давай хохотать да Геннадия по-всякому поминать. Которые помоложе - даже наземь попадали от смеха. Отсмеялись и пошли на ферму. Благо, что рядом со складами.

​

Случайно

Случайно попал мне в руки литературно-художественный альманах «Синильга» - второй номер за 2009 год. Замечательные стихи, рассказы сибирских авторов покорили мое сердце. А маленькие рассказики Александра Заволокина привлекли особое внимание. Во-первых, имя автора хорошо знакомо. Во-вторых, рассказы, действительно, очень коротенькие. И, в-третьих, и самое главное - подобные я слышу чуть не каждый день от моего мужа. Порой они такие интересные, что все, кто слушает их, буквально умирают со смеху. Да вы и сами сможете оценить их. Некоторые из таких «деревенских баек» я решила представить вам.

​

Допился!

Усердно работали в Лесохиме мужики. Так же усердно чуть не каждый день отмечали то конец рабочего дня, то его начало, то вдруг у кого день рожденья случится, то еще какая причина. Недостатка в причинах не было. А собирались для подобных мероприятий в кузнице. И до того напился тамошний кузнец, что уж и руки трястись стали. Вынь да подай - здоровье поправить надо. Скинулись кузнец и его помощник Петр - кто сколько мог, наскребли на поллитровочку, и отправился Петр в тамошний магазин, поскольку помоложе и со здоровьем пока не так критично.

А в магазине работала продавщица, которая жила рядом со своим производством и потому часто отлучалась, закрыв заведение на огромный замок. То ей, сердешной, корову подоить надо, то поросят покормить, то еще какое неотложное дело вдруг накатывало. Но зато открыть магазин по просьбе трудящихся могла в любое время суток, лишь надобность у этих трудящихся возникла. Вот подбегает Петр к заветному месту, но не тут-то было. Замок висит. Пождал, пождал - не идет продавщица, видно, задержалась по какой-то причине. Несолоно хлебавши, отправился Петр восвояси. А по дороге надумал пошутить над болезным товарищем. Забежал в гараж, прихватил пустую бутылку с аккуратно оторванной пробочкой. А пробки тогда, если помните, такие мягкие, с язычком, были. Бутылка «свеженькая», еще приятно водочкой пахла. Налил Петр в нее водички по плечики из питьевого бачка, прижал пробочку поплотнее и радостно побежал в кузницу. Кузнец уже извелся в ожидании. Чего, говорит, долго так? За смертью тебя посылать только. Рассказал Петр, что продавщица отсутствовала. Кузнец знал эту ее привычку и не удивился. Быстренько достал кусок пожелтевшего от старости сала, хлеба подсохший кусок, подул в не очень чистые стаканы и в ожидании уставился на Петра, который усердно откупоривал зубами заветный пузырек. Да так это он натурально делал, что кузнец ничего и не заподозрил. Налил Петр болящему полстакана, тот трясущимися руками как мог быстро донес его до рта и выплеснул заветную влагу единым махом прямо в горло. Закрыв глаза, мысленно проводил «лекарство» до пункта назначения и громко выдохнул: «Ха!». Заметив, что Петр не выпил, участливо проговорил: «Чего ты? Наливай и себе». Петр, очнувшись, схватил бутылку, плеснул себе полстакана и, проглотив воду, сморщился, подергал плечами и занюхал коркой, любезно поданной товарищем. Кузнец повеселел. Руки перестали трястись. И бодрым, почти здоровым голосом он предложил продолжить банкет. Вскоре бутылка была благополучно опорожнена. Кузнец совсем поправился, щеки зарозовели, голос окреп. А Петр с любопытством и страхом поглядывал на коллегу. Тот стал веселый, заговорил громко. Петр участливо слушал, а сам думал: признаваться или нет в обмане? Решил не признаваться. Не известно еще, как отреагирует кузнец на шутку. До конца рабочего дня все было благополучно. Работа спорилась как никогда. К вечеру Петр отпросился ненадолго у кузнеца и побежал в магазин. Неизрасходованные деньги жгли карман. Продавщица была на рабочем месте и быстро обслужила клиента. Петр прилетел в кузницу ласточкой. Туда подтянулись мужики с других участков. Закурили на дорожку. А тут Петр с бутылочкой. Неожиданная приятность. Приняли помаленьку, похвалили Петра за смекалку и пошли по домам. Со скотиной управляться пора.

​

«Полынка»

Случай был с нашими скотниками. Время от времени отмечали они разные даты в подсобке после работы. И тут причина какая-то была для посиделок. А выпить - маловато будет. Ну, и решили испытать новую «Полынку». Ветфельдшер как раз привез на ферму лекарство, но предупредил, что в настойку теперь чего-то добавлять стали, и чтобы скотники поостереглись пить ее. А «Полынку» эту коровам давали, у которых «жвачка» пропадала. Мужики с любопытством поинтересовались, не изменилась ли крепость у средства? Ветфельдшер сказал, что градус прежний остался. Подумав немного, решили мужики опыт провести: испытать, значит, новую «Полынку». Плеснули помаленьку, выпили - ничего не почувствовали. Переглянулись. А, думают, Геннадий Матвеевич напрасно напугал. Еще плеснули, увеличив значительно дозу «лекарства». И тут началось: поплохело почти всем. Только один старик Ефимыч оказался настолько закаленным, что не среагировал на новые добавки в «Полынке». Чуют мужики, что совсем плохи дела. Спасаться надо. Кто-то догадался - молоком отпаиваться. Кинулись во двор к коровушкам: кто в фуражку доит молочко да пьет, кто в плошку какую, кто ведро помятое нашел. А кто-то и прямо в рот себе чиркает молоко. Постанывают да глотают молоко как можно больше. Нет-нет - отошли, очистив желудки естественным путем. Все живы остались. Удивлялись потом долго, почему это Ефимыч не пострадал? А он с гордостью говорил: «Поживите с мое, да попейте с мое. Я ее, родимую, в любом виде уважаю. Ну, знать, и она меня тоже». С тех пор новую «Полынку» из своего рациона скотники исключили.

​

Размечтались!

Чуть не каждый день из нашего колхоза отправляли машины в город Черепаново то за горючкой, то за посыпкой, то за продуктами для полевого стана, то еще за чем. Вот однажды и поехали наш снабженец Палыч и шофер Володя по какой-то надобности. Ну, едут себе, то разговаривают о разном, то помолчат. Палыч-то задремал было, а Володе скучно стало, он и придумал развлечение. Толкнул плечом товарища. Вот, говорит, кабы мы сейчас вдруг на дороге бочку со спиртом нашли. Чего бы делать стали? Палыч сразу смекнул, что надо делать. А давай, говорит, ко мне домой ее привезем. Ну, и будем потихоньку пользоваться. Володя от такого нерационального предложения притормозил даже. Ага, говорит, к тебе. Как же, у тебя баба злющая да непьющая, так спрячет бочку, фиг найдешь. Лучше повезем ко мне. Палыч аж подпрыгнул и о крышу кабины так саданулся, что еще больше рассердился. Конечно, говорит, к тебе, лучшее дело! Твоя-то баба отоварит эту бочку за короткое время! Володя такой поворот стерпеть не мог, остановил машину. Ну, говорит, все лучше, чем твоя - ни себе, ни людям! Палыч не уступает. Да так расспорились, что уж и кулаками замахали. Еще чуток, гляди, и в ход кулаки пустят. Володя первым опомнился. Да на фиг, говорит, мне бочка эта! Грех один с ней, забирай себе, помни мою доброту! Завел машину и рванул с места, как на пожар. Молчат, сердятся друг на друга. Так молча и доехали домой, молча разгрузили машину и даже по обычаю не выпили по маленькой с дороги. Еще дня три не разговаривали друг с другом. Мужики спрашивали: чего, мол, не поделили? Когда рассказали о споре, всем колхозом долго смеялись над ними. Да и сами они хохотали от души, каждый раз пересказывая свой спор по-разному, с новыми подробностями.

​

​

​

​

​